В Большом театре состоялась премьера оперы Доницетти «Линда ди Шамуни»

На Камерной сцене Большого театра (бывший театр Бориса Покровского на Никольской улице) представили премьеру оперы Гаэтано Доницетти «Линда ди Шамуни». Прекрасная музыка и нелепый сюжет стали основой для создания на сцене суетливого дуракаваляния с претензией на юмор.

Дурацкие сюжеты – не редкость в оперном жанре. Доницетти написал порядка 25 опер – и далеко не все созданы на адекватные музыке либретто. Авторы пьесы «Божья милость» (одно название чего стоит!), некие французы Д`Эннери и Лемуан, обозначили свой шедевр как мелодраму. Доницетти создал, скорее, комическую оперу. Тем более что end у нее вполне happy. Там есть излюбленный композитором мотив сумасшествия (сам маэстро, увы, тоже закончил жизнь в безумии), но героине удается справиться с недугом, и все кончается свадьбой. Есть в сюжете и домогательства старого маркиза, и бедный художник, который на самом деле богатый виконт, и предательство возлюбленного, и его же раскаяние, и даже есть некий савояр, который помогает Линде добраться из Парижа до деревни Шамуни. О савояре еще будет сказано.

Музыка очень красивая. Мелодии – великолепны. Что ни ария, то настоящий оперный шлягер. И тот факт, что в Большом театре обратились к этой опере (в последний раз она ставилась в БТ в далеком 1871 году!) заслуживает всяческих похвал. Особый комплимент хочется адресовать дирижеру Антону Гришанину. У него была нелегкая задача гармонично выстроить звуковую палитру камерного оркестра, практически, ансамбля. Ведь в Камерном зале яма очень мала. Задача была прекрасно решена, оркестр звучал так, как надо. А вынесенная за пределы ямы арфа создавала дополнительный эффект объемного звучания. В постановке использовали специально приобретенную гиронду – старинный инструмент с удивительным тембром. На нем играли странствующие музыканты – савояры. Впрочем, о савояре – позже.

Опера бельканто – это, прежде всего, певцы. На самом деле ставить сегодня Доницетти можно только с одной целью – услышать чарующую музыку в хорошем исполнении. И в этом отношении спектакль не разочаровал. Заглавную партию исполнила Екатерина Ферзба – красивый голос, качественная вокальная техника. Мужские партии тоже были исполнены очень достойно – Алексей Прокопьев в роли Маркиза, Кирилл Филин в партии Префекта. Менее убедителен в вокальном плане был Алексей Смирнов в роли Антонио, но зато он очень душевно изобразил страдающего отца. Особенно в эпизоде, когда папа не узнает родную дочь, – еще бы, ведь прошло целых три месяца с тех пор, как они виделись в последний раз! Самое яркое впечатление – от тенора Валерия Макарова (Шарль). Сильный, чистый, яркий голос с прекрасными верхами. Да и красив к тому же.

Авторы сценического решения отнеслись к материалу с изрядной долей иронии. И хотя в списке постановщиков режиссер по пластике Татьяна Баганова стоит ниже, чем режиссер Роман Феодори и художник Даниил Ахмедов, именно она определила форму существования в созданном на сцене мире. Мир этот оказался тесным, перегруженным, напичканным чем-то необязательным и случайным. Идея авторов спектакля проста: только не подумайте, что мы это всерьез! Просто поиграть вышли.

Прием театра в театре – нормальный оперный штамп. Но не единственный в этом спектакле, начинающемся с «оперного клининга» – пандемического вируса, которым страдает современная оперная режиссура. Все что-то моют, протирают, чистят, подметают. Короче говоря, метод действенного анализа, доведенный до абсурда по причине скудости режиссерской мысли. Озадачила зрителей некая зловещая фигура, обмотанная красной тканью, связанная по рукам и ногам. Тех, кто ждал, что в финале ее функция как-то прояснится, ждало разочарование. Не прояснилась. И, наконец, мы дошли до савояра. Он являлся то в женском, то в мужском обличии. И мотивы этой гендерной трансформации девушки Пьеротты (Ольга Дейнека-Бостон) в юношу Пьеротто тоже так и не прояснились. Сначала девушка подверглась абьюзу со стороны агрессивных крестьян, дважды ее избивших. Почему дважды? Да потому что в арии Линды, которая исполнялась в этот леденящий душу момент, было два куплета. Повезло… Было бы три – вмазали бы еще разок. После этого Пьеротте плотно забинтовали грудь и нарядили ее савояром.

Но все-таки главными в этой постановке стали вовсе не герои, а многочисленный миманс, для которого Баганова, специалист по хореографии, именуемой contemporary dance, поставила некие танцы. В первом акте юноши с обнаженными торсами (без этого сейчас никак нельзя) виляют бедрами в ритме сальсы. Во втором акте точные копии Линды и Шарля толкутся по тесной сцене в эротических конвульсиях. Акцентированным элементом этого «балета» оказывается стоячий шпагат. Движение так навязчиво и вульгарно, что возникает мысль: не навеяно ли это блистательное решение ревностью г-жи Багановой к достижениям Анастасии Волочковой? В третьем акте, который призван окончательно утвердить нехитрый тезис, что жизнь – штампованный театр, а люди в нем – самодеятельные актеры, пластики стало чуть меньше, зато порадовал Маркиз, осенивший себя православным крестным знамением. Понятно, что это был знак: мы находимся в домашнем театре какого-нибудь графа Шереметева и смотрим водевильчик в исполнении крепостных артистов. А почему бы и нет?